Автор неизвестен - Журнал День и ночь

И как же такое вышло?
И как всё произошло?
Но только на зоне вышки
Встали вдруг на крыло!

Падали вертухаи
Мордами в грязь и в лёд!
И, матерясь, стреляли
По вышкам вдогон и влёт!
А те развернулись клином,
Над лагерем дали круг,
И с деревянным скрипом
Тихо пошли на юг!

И зэки на них глядели
Под оторопь на спине:
Гляди — ко ты, полетели
Не иначе, как к весне!

И многие улыбались
Молча крестясь вдогон,
А вышки всё удалялись
Под деревянный стон!..

Несильно крепкая рука
Сжимала жизненно, по-плотски.
И не сходили с языка
Ни Пастернак, ни Заболоцкий.

Он был со многими знаком,
Дружил спокойно, без оглядки.
Ему Ахматова легко
Простила две ли, три догадки.

И на прощанье у дверей
Он говорил умно и метко.
А вообще он был еврей,
Но вспоминалось это редко.

Проходит день, который нами прожит,
И я закрыл усталые глаза.
Жизнь — только день, он
лучше быть не может, —
Один поэт когда-то мне сказал.

Я против истины печально возражаю,
Немного выпью, буду во хмелю.
Но вижу я, что дни не приближают
Тебя, тебя, которую люблю.

Вот будет день, я думал, будет пища,
Весь белый свет, работа по плечу.
И был мне день, и яства, и жилище,
Но где же ты, которую хочу…

Жизнь коротка, с любовью не играют.
Который день сгорел уже дотла,
И я глаза покрепче закрываю
Затем, чтоб ты из мыслей не ушла.

Не уходи, побудь ещё немного,
Я не хочу сказать тебе прости.
Твоя спина, как длинная дорога
С изгибами и тайнами пути.

Время судорогой сводит,
Словно ты сошёл с холма,
И зажглись на небосводе
Все далёкие дома.

Там живут другие люди,
Нам, должно быть, не чета,
Разделяет, как в сосуде,
Нас незримая черта.

Все они в далёком прошлом,
Там у них другой расклад,
И о чём-то о хорошем
Эти люди говорят.

— Мы себе не потакаем,
В побуждениях иных
Мы играем, мы мелькаем.
За спиною у живых.

Я скажу два русских слова
На башкирском языке.
Поплыву я снова, снова
Вдоль по Ленина-реке.

И, вдыхая дым шашлычный,
Выдыхая тёплый дым,
Буду я таким столичным,
Безупречно городским.

Все вокруг проходит скоро,
Все грохочет, словно медь.
Я приехал в этот город
Откровенно умереть.

Потому, что на просторах
Золотой моей страны
Это самый лучший город,
Чтобы жить и видеть сны.

И, покуда сердце бьётся
Посреди житейской лжи,
Ничего нам не даётся
Тяжелей, чем наша жизнь.

Не то достоинство, чтоб с яростным лицом
На площади сразиться с подлецом
И пригвоздить его осмысленным позором
К безжалостным досужим разговорам.

Все это дело трёх, пяти минуток.
Но жить! Но выжить! Сохранить рассудок!..

Стоит берёза бледно- голубая,
Течёт ручей от неба до земли,
Но свет его неверный выпивают
Все небеса, лежащие вдали.

Видны в воде закрытые ресницы
Всех лилий, обомлевших от луны.
Сорвать бы лилию и с нею насладиться
Тем, что сулят мучительные сны.

Но страшно, страшно ночью голубою
Близ озера, лежащего нигде,
Что из воды появятся толпою
Все девушки, живущие в воде.

Когда молчит печально дева,
Когда на сердце тяжело,
Опять на сумрачное небо
Восходит солнце НЛО.

И вот уже тяжёлым светом
Планета вся озарена,
И всем изведанным предметам
Даны другие имена.

От света тёмного с вершины
Растут быстрее города,
И люди стонут, как машины,
От непосильного труда.

Что происходит? Что за чудо?
Какое странное кино
Мы наблюдаем ниоткуда
Сквозь замутнённое окно,

Как будто тоже над землёю
Летим, не чувствуя вины,
За жизнью тяжкой, за собою,
Глядим, глядим со стороны.

А шар на небе полуденном
Застыл в задумчивой тоске,
На полувсклике, полустоне,
На тонком — навьем — волоске.

Когда я трезв, или когда я пьян,
Когда не сплю, когда бешусь от скуки,
Я помню — есть на свете Себастьян.
Он знает эти муки.

1.
Храни себя, как девочку свою,
Как пристань на реке от ледохода.
Судьба жива любое время года,
И вот она. И для неё пою.

2.
Любую женщину я встречу, как свою,
И дам ей кров под небом лучезарным.
Мы встретились, как будто день базарный
Окончился. Мы на его краю.

Готовь ночлег, хозяюшка, родная,
Раз делать нечего, остались мы с тобой.
И если мы живём, не умирая,
То мы полны живучею судьбой.

Любую женщину я встречу, как свою.
Уходит век короче дуновенья,
Горит костёр, трещат его поленья.
Мы засыпаем. Встретимся в раю.

Мы встретимся, бесценная жена.
Когда душа к душе мы встанем оба,
Ты скажешь мне, что и до крышки гроба
Ты не была ничем обделена.

Опять июнь и дивный звон черешен,
Опять дрожит твоя волшебная рука.
Прости меня, я пред тобою грешен,
Но лишь в одном — что я люблю издалека.

Как ты волнующа в своём весёлом платье,
Что я сдержать не в силах ярких слёз.
Тебя, как яблоню, я принял бы в объятья,
В далёкий край таинственно унёс.

И в том краю, пред ясным ликом Бога,
Ты расцветёшь, не ведая утрат.
О погоди, ещё совсем немного,
И я сгорю, как много лет назад.

В такой же день, рукой такой же милой
Мою любовь разбили на куски.
И я тогда какой-то странной силой
Остался жив, не умер от тоски.

Но я молчать не стану криводушно,
Она оправдана причиною земной.
Моя любовь была ей безделушкой,
Она так искренне смеялась надо мной.

Опять июнь, и дивный звон черешен,
Опять дрожит твоя волшебная рука.
Прости меня, я пред тобою грешен,
Но лишь в одном — что я люблю издалека.

В необъятной, бездонной, безбрежной
Высоте, где живёт только бог,
Сотворил он великую нежность
И открыл для неё каждый вздох.

Этой нежности только частица,
Что угодно жестокой судьбе,
Может тяжким трудом воплотиться
В человеке — во мне и в тебе.

Отчего ж мы живём лицемерно?
И какая случилась напасть,
Что любовь, и надежда, и вера
Нам не бог, не опора, не власть?

Отчего мы уверены оба —
Стоит лишь отпустить тормоза,
Как звериная красная злоба
Затуманит любые глаза?

Я поспорю с жестокой судьбою,
Я прерву её злой карнавал.
Так позволь мне быть нежным с тобою,
Я ведь нежным ещё не бывал.

Этот труд не оспорит могила.
Он очистит и душу, и кровь,
Если ты не совсем позабыла,
Что на свете бывает…